Книги  
 
Cat
Приглашаем также посетить
сайты-спутники:

Сайт, посвященный братьям нашим меньшим
Голубь.
Мудрость::браслет с серебряной накладкой.

Контексты

События августа 1991 года, десятилетие которых исполнится скоро, привлекают пристальное внимание... Действительно, целое десятилетие это уже срок, по прошествии которого можно осмелиться сделать какие-то предварительные выводы и наблюдения...

Десять лет чего?

    События августа 1991 года, десятилетие которых было недавно, привлекают пристальное внимание... Действительно, целое десятилетие это уже срок, по прошествии которого можно осмелиться сделать какие-то предварительные выводы и наблюдения. Посмотреть что ли со стороны, вспомнить какие-то значимые вещи, которые были сокрыты от нас близостью происходящего и извержением всяческих версий и интерпретаций... В очередной раз подтвердилась истинность утверждения о том, что интерпретаций всегда гораздо больше, чем событий. Не вдаваясь в фактистику, с ней, уважаемый читатель, вы, наверное, знакомы не меньше, чем я, попробую ответить на другой вопрос -- было ли то, что произошло и до августа 1991 года и после него, закономерно? Явилось ли это результатом случайного стечения обстоятельств или было детерминировано чем-то, то есть произошло так, как произошло и по-другому не могло и быть?

    Медленное нарастание крушения прежней идеократической утопии, не имевшей больше ресурсов для не то, что развития, а просто для элементарного выживания, произошло столь молниеносно и быстро, что сторонники различных «нумерологических», «заговорщицких» «теорий» вволю пооттачивали свое красноречие, с «математической» точностью доказывая свою правоту. Хотя и не представляет затруднений дать простой ответ на причины такой молниеносности. Не заговор империалистов и не стремление первого Президента России к власти, и не «мягкость» первого и последнего Президента СССР, а пафос отрицания, охвативший почти все социально активные слои населения, был тому причиной. Причем характерно, что семантически этот пафос замкнул смысловой ряд великих тоталитарных битв: с разрухой, с врагами народа, за урожай, -- вспомните, что военная лексика присутствовала и в движениях 90 годов, -- Народный фронт, например. Интереснее всего и важнее нам другое -- поразительная разношерстность интересов, целей, аргументов, мотивов... Абсолютная окостенелость прошлых режимов была питательной почвой для мифологизации сознания: ведь любая критика режима воспринималась, как борьба за свободу, но за свободу специфическую -- никак не связанную ни с реальной жизнью, ни с политикой. Так в национальных республиках это движение носило ярко выраженный националистический характер, в России -- нет, кто-то боролся с номенклатурой, а региональная номенклатура, подчас активно принимавшая участие в общем движении, боролась лишь с федеральной номенклатурой, за влияние. Кто-то боролся с советской идеологией, а кто-то просто стремился избавиться от навязчивости государственной опеки. Словом, как говорят логики, из противоречия можно вывести все, что угодно... А мы уточним: следовательно, из отрицания тоже, если даже социально активные слои населения не представляли себе четко своих целей и задач...

    Впрочем, иного было бы нелепо ожидать в стране после семидесятилетнего правления советской идеократии. Ведь помимо экономически плачевных результатов этот период породил стойкий социально-культурный тип индивида: всеохватный патернализм, нежелание проявлять инициативу, почти совершенную некритичность восприятия истин власти, основанную на страхе и, постоянно идеологически подаваемой, внешней угрозе и внушениями о своей особой миссии. К слову, стоит вспомнить, что как только эти идеологические скрепы ослабели или исчезли вовсе -- произошло крушение. Вспомним блестящие достижения первого Президента Советского Союза во внешней политике. Интересно впечатление одного из главных действующих лиц после знаменитой встречи в Рейкьявике Рональда Рейгана и Михаила Горбачева: «В своих выступлениях я открыто называл СССР «империей зла» и вдруг... здесь, на переговорах с Кремлем я первым делаю шаг навстречу Советскому лидеру... Нет, это нельзя назвать внезапной подменой. Я оставался прежним, но изменился мир» (Р. Рейган. «Жизнь по-американски» Москва, 1992). Во внутренней политике появились действительные перемены к какому-то элементарному соблюдению прав и свобод личности, ну, хотя бы, как это сказал сам Горбачев, кошмарная реальность ночного ареста стала невозможной. Не подумайте, только, уважаемый читатель, что здесь и сейчас я доказываю, что это было демократически-либеральное общество, с демократической легитимностью власти, свободной конкуренцией, рационально обоснованных видений развития, политической автономией индивида, свободой рыночной экономики и так далее... Конечно же, всего этого не было. Были лишь частично демонтированы архаическо-тоталитарные скрепы деспотизма, поддерживавшие советскую идеократию в состоянии выживания. И наступил новый период -- лавинообразного крушения. Не осознанного стремления к построению либерального, свободного общества, а именно просто крушения. Да и стоит ли удивляться тому, что было так... Были ли возможны другие альтернативы? Могло ли присутствовать, например, рациональное отношение к капитализму в стране с семидесятилетней историей советской идеократии? Было ли возможно построение парламентаризма западного типа в стране, где практически отсутствовала культура политического компромисса, а взгляд на мир в черно-белых тонах был нормой, внушаемой всем с детского сада?

    Но, несмотря на все вышесказанное, это, тем не менее, было движением к свободе, пусть не отрефлектированное, пусть не определенное, пусть с элементами люмпенского сознания (а что такое люмпенское сознание понять нам поможет знаменитый слоган: «Рая и немедленно!»), пусть без четкого осознания своих социальных интересов, но именно к освобождению. Да, в сознании людей тогда не было различий между вещным богатством и капиталом, отношение к капитализму, к свободной рыночной экономике, было мифологическим, основанным на ожидании каких-то чудесных и мгновенных результатов, но прежняя система социальных, экономических, политических отношений исчерпала себя...

    Что было дальше -- мы все прекрасно знаем, не будем также и забывать, что перечисленные выше обстоятельства, не могли позволить построить свободную экономику и либеральное общественное устройство... Скорее удивляет другое, как в таком хаосе развала, где стало возможным столь причудливое переплетение мировоззрений, нам удалось не сорваться в какую-нибудь очередную бездну, тупик. А сколько раз новый кошмар начинал, да еще и до сих пор начинает, казаться реальностью...

    Самая большая сложность, с которой всегда сталкивались все либеральные реформаторы в России, это, к сожалению, слабость, отсутствие автономии индивида. Моральной, экономической или социальной. Патерналистские видения, к сожалению, уходят своими корнями так далеко в нашу историю, что сводить проблему лишь к семидесяти годам советской власти было бы непростительным легкомыслием. А без автономии индивида немыслимы никакие либеральные изменения. Абсолютное преобладание государственного -- наиболее подходящая метафора для описания нашей истории. «Весь процесс исторического развития на Руси стал обратным западноевропейскому: это было развитие от свободы к рабству. Рабство диктовалось не капризом властей, а новым национальным заданием: созданием империи на скудном экономическом базисе. Только крайним и всеобщим напряжением могло существовать это нищее, варварское, бесконечно разрастающееся государство» (Г. П. Федотов. Судьба и грехи России. В 2т. Т 2. Спб. 1993. С. 284).

    Исторически независимость или автономия индивида была связана с наличием у него неотчуждаемой собственности или с существованием неподвластной государству морали или религии, почти религиозной верой в «естественные права». Вспомним истоки зарождения классического либерализма: это прежде всего переход от религиозной, силовой или мифологической легитимации господства к рациональному обоснованию власти, от абстрактного служения к достижению собственных интересов, вытекающих из автономии индивида.

    Остановимся здесь. Поставим точку. Вспомним еще раз нашу «бархатную» революцию. Могло ли быть по иному? И до и после? Главное не в этом, а все-таки в том, что это было стремлением к свободе, стремлением вопреки очень многому. Радикальные либеральные реформы, последовавшие почти сразу после августа 91 года и вскоре почти остановленные, дали свои результаты: от тоталитарного общества мы отошли. Но либерального общества со свободной, рыночной конкуренцией тоже не построили. А разве (предвосхищая возражения критиков), либерализация экономики и декларирование ухода государства из многих сфер жизни приводят автоматически к созданию слоя свободных и ответственных граждан? За всеобщим воодушевлением последовал неизбежный период некоторого разочарования, который был неизбежен именно в силу нерациональности ожиданий, и, который, к счастью, не привел нас к новому (или старому) деспотизму. Выяснилось, что построение рыночной экономики и либерального общества -- это не манипуляции фокусника или волшебника, а долгая и утомительная и болезненная задача, где процессы политической социализации тесно связаны с экономическими реформами, и где путь назад, как это ни печально, остается до конца...

С. Семенов.



 

|В начало| |Карта сервера| |Об альманахе| |Обратная связь| |Мнемозина| |Сложный поиск| |Мир животных| |Библиотека|
|Точка зрения| |Контексты| |Homo Ludens| |Арт-Мансарда| |Заметки архивариуса| |История цветов| |Кожаные ремни|